[alisahansen]

Название: Сделать выбор
Автор: alisahansen
Бета:  Shiae Hagall Serpent,  Тетя Циля
Канон: Robin of Sherwood
Размер: миди, 4 319 слов
Персонажи: Робин Локсли, Гай Гисборн, Хэрн, ОМП, упоминаются остальные
Категория: джен, преслэш
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Краткое содержание: если ты надел для маскировки рясу монаха, как бы не пришлось им стать, пусть и ненадолго. А эта стезя полна сюрпризов. И раненый враг — не последний из них
Предупреждения: описание ожогов
Примечания: таймлайн между первым и вторым сезоном и второй сезон

— Хвала Пресвятой Деве, я уж было подумал, что у меня теперь два пациента, а не один, — сухонький монах похлопал Робина по щекам, окончательно приводя в сознание, и внимательно посмотрел на него. — Брат Майкл, верно ли ты выбрал для себя стезю врачевания? Ведь это тяжелый путь, выдержишь ли ты его и страдания больных?
— Выдержу, — в голове было пусто, в желудке муторно, но Робин поднялся с пола и, пошатываясь, добрел до лавки у стены.
Придется выдержать.

Двумя днями ранее

— Так кто ты, говоришь, такой? — Уилл, зло ухмыляясь, тащил за капюшон рясы молодого монаха, судорожно прижимавшего к груди какой-то мешок.
— Брат Майкл из обители Святой Марии, добрый человек!
— Я тебе покажу, какой я добрый, — Уилл приставил к горлу монаха кинжал.
— Убери кинжал! — рявкнул Робин.
— Робин, я поймал одну из монастырских крыс аббата Хьюго! — Уилл осклабился, но клинок от шеи пленника отодвинул.
— И что же он тут делал? — с интересом произнес Робин, разглядывая длинного и тощего, как жердь, монаха.
— А ну, рассказывай! — Уилл ткнул монаха кулаком в спину.
Из сбивчивого рассказа выяснилось следующее: аббат послал его в Ноттингем для помощи брату Марку, что заботится о больных и страждущих при церкви Святой Марии. Тот давно просил дать ему помощника в трудах его.
Подумав немного, Робин хитро улыбнулся хитро и велел:
— Раздевайся, брат.
Уилл насторожился.
— Ты что задумал?
— Посмотреть, что делается в Ноттингеме.
Вечером к городским воротам подошел монах.
Больница при церкви Святой Марии не была больницей в буквальном смысле этого слова, но сюда за помощью шли почти все жители прихода. Брат Марк оказался улыбчивым стариком и обрадовался приходу брата Майкла, то есть Робина, как явлению святого. И тут же приставил его отмывать огромный стол, на котором только что вскрыл ученику пекаря нарыв на шее. Робин вздохнул и взялся за тряпку и ведро. Возясь с ними, Робин не заметил, как к брату Марку пришел кто-то еще, услышал только, что тот разговаривает с визитером у дверей. А затем позвал:
— Брат Майкл! Брат Майкл!
Пока Робин соображал, что зовут вообще-то его, брат Марк уже привел другого монаха, такого же седого и худого.
— Ах, вот ты где, — довольно кивнул он и огорошил Робина новостью: — Бросай все, я справлюсь сам, а ты пойдешь с братом Томасом. Поможешь ему ухаживать за раненым, а то один он не справляется.
В планы Робина это не входило, но протестовать означало навлечь на себя подозрения, и он поспешил за братом Томасом, который, несмотря на свой возраст, шустро пробирался через толпу.
— Брат, а куда мы идем? — Робин старался не поддаваться беспокойству, но ответ монаха не оставил сомнений:
— В замок.
Одно дело — потолкаться в городе, и совсем другое — попасть в замок. Впрочем, риск оправдывался тем, что можно там разузнать. В конце концов, с мечтой ограбить личную сокровищницу шерифа Робин еще не расстался.

***

— Снимай сандалии и мой руки. Таз и кувшин в углу, ногти вычисти щеткой, — скомандовал брат Томас, и Робин удивился его уверенному тону. Похоже, в прежней жизни этот тщедушный старик привык отдавать приказы.
Они зашли в комнату, размеры которой Робин определить не мог из-за перегородивших ее от пола до потолка занавесей. В нос ударил тошнотворный запах, до слуха доносились слабые хрипящие и слегка булькающие звуки. Робин попытался заглянуть за занавеси, но брат Томас тут же его одернул:
— Нет, сначала вымой руки и надень фартук.
— Зачем?
— Сейчас поймешь. Мой.
Робин послушно налил воды в таз и взял щетку. Пальцы с непривычки саднило. Брат Томас взял его за запястья и тщательно осмотрел руки. Робин понадеялся, что тот не придаст особого значения мозолям от тетивы и меча — мало ли, кто принимает постриг, к тому же и священники не гнушались охотой на зайцев и лис. Монах выпустил его, дождался, пока он наденет чистый фартук, и снял с полки глиняную бутыль. К тошнотворному запаху прибавился ядреный аромат можжевелового бренди.
— Подставляй.
Робин послушно выполнил просьбу, больше напоминавшую приказ. Брат Томас вылил немного бренди в его ладони и велел растереть руки с обеих сторон, особенно между пальцев.
— А теперь держи руки перед собой, как будто держишь мяч, и ничего не трогай, пока я не вымою свои. Понял?
Робин кивнул, не понимая, что происходит. Брат Томас отмылся и тоже смазал пальцы бренди.
— Смотри и делай, как я, — он сложил ладони, как в молитве, и нырнул спиной в прорезь занавеси. Робин после короткой задержки последовал за ним. Повернувшись, он увидел, как брат Томас снимает кусок тонкого полотна с лежащего на кровати человека. Его руки и ноги были привязаны к изголовью и изножью. И тут Робин понял, откуда взялся отвратительный удушающий запах. На кровати лежал голый молодой мужчина, у которого была если не наполовину, то на треть обожжена спина от поясницы до шеи. Бедра и ноги несчастного были прикрыты отдельно, как и голова. Уцелевшая кожа едва обтягивала ребра, а у самого позвоночника, кажется, не осталось и плоти. Из-под черных струпьев сочилась сукровица, они потрескались и стали похожи на уголья, подернувшиеся пеплом, среди которых алым пятном выделялся круг раны — похоже, от арбалетного болта.
К горлу подступил комок с привкусом желчи, и Робин сглотнул. Наверное, это один из солдат, пострадавший на пожаре примерно седмицу назад, когда Робин удирал отсюда с Марион, Мачем и Туком. А теперь он снова здесь, чтобы... Чтобы что? Помочь этому солдату? Отступать было поздно. Нужно как-то действовать дальше, пока его мнимое монашество не раскрыли.
— Брат Майкл, возьми у очага на лавке чистую чашку и налей в нее отвара из котелка, принеси мне и снова помой руки, таз и кувшин рядом.
— Но я же только что их...
— Не спорь, так надо. Благодаря всем этим простым действиям мне удалось...
Тут брат Томас отвлекся на глухой стон обожженного. Робин направился к очагу, попутно замечая, что на полу нет ни клочка соломы, а каменный пол так чист, будто его только что отдраили со щелоком. Около очага стоял небольшой стол, заставленный склянками, у самого края — ступка с пестиком, а на лавке действительно нашлись кувшин, таз и чистое полотно, чтобы вытереть руки. Кроме этого стола, двух лавок и кровати, на которой лежал раненый, ничего другого в комнате не было. Дышать становилось все труднее, и Робин изумился, как выдерживает эту жуткую вонь брат Томас. И еще изумился, что, несмотря на смрад, в комнате ни одной мухи, хотя их тут должны быть тучи. Поискав глазами окно, Робин заметил, что оно открыто, но не завешено, а забито рамой с натянутой на нее тканью. Воздуха, конечно, попадало мало, но и мух тоже. Еще бы тут и мух на такую рану!
Все-таки ему было немного жаль этого солдата, который пострадал, в общем-то, по вине... А по чьей вине это, собственно, произошло? Гисборна! Он же уронил фонарь! Однако повесить все на Гисборна не позволили память и совесть. И Робин решил остановиться на мысли, что не важно, кто виноват, просто так получилось. От этих размышлений его отвлек голос монаха:
— Брат Майкл, прошу тебя, поторопись с отваром, нам нужно промыть раны и обтереть его прежде, чем кончится действие маковой настойки. А оно уже кончается.
Робин налил отвар в чашку и осознал, что сейчас ему придется смачивать эти струпья, чтобы потом осторожно удалить все, что получится. Ему доводилось помогать ухаживать за ранеными, но не за такими. Превозмогая отвращение, Робин взял чистую тряпку, как просил брат Томас, и окунул ее в отвар. Ни по цвету, ни по запаху он не мог определить травы, но решил оставить это на потом. Брат Томас тем временем откинул простыни с бедер раненого и начал обтирать его. Робин поймал себя на неуместных мыслях, что у несчастного даже сейчас очень красивое тело, едва ли не самое красивое, что он видел, хотя от него и остались одни кости, прикрытые лохмотьями кожи. А теперь шрам, который останется от ожога, навеки обезобразит такое совершенство.
Несмотря на всю неуместность, эти мысли помогли Робину справиться с собой, и он принялся обмывать жуткие черные струпья. Он старался действовать осторожно, но раненый все равно вздрагивал от прикосновений и едва слышно стонал. Робин, охваченный жалостью, положил руку на здоровую часть спины и слегка погладил, пытаясь если не успокоить, то дать истерзанному телу хоть немного других ощущений. Кожа была почти ледяной, под ладонью ощущались ребра, а под ними бешено колотилось сердце. Робин с трудом успокоил собственное и снова обмакнул тряпку в отвар... Брат Томас уже закончил свою часть работы, выставил миску с грязной водой за занавесь и вновь споласкивал руки. А заодно внимательно наблюдал за Робином.
— Нам надо повернуть его и дать настойку. Помоги мне.
Монах взял со стола склянку, плеснул из нее в маленькую плошку и подошел к раненому. Робин осторожно отвязал тому руки и ноги, удивляясь, насколько они посинели, и, стараясь не касаться ожога, попытался перевернуть несчастного.
И тут брат Томас убрал с его головы тряпку. Робин не сразу сообразил, что видит. Серое, с заострившимися чертами лицо, перебитый нос... Грязные соломенные волосы спадают на лоб, а глаза, приоткрытые и устремленные прямо на него, все еще изумительно голубого цвета, несмотря на то, что от хозяина этих глаз осталась тень. С потрескавшихся и пересохших губ сорвался слабый хрип. Что произошло дальше, Робин уже не помнил.

***

Он сидел на лавке, не в силах отвести взгляд от лежащего на кровати Гисборна. Монах снова накрыл обожженную спину чистым полотном, уселся рядом с Робином и некоторое время молчал, а потом спросил:
— Ты знаешь его? — и после краткой паузы продолжил: — Вижу, что да. Я понимаю тебя. Видеть страдания человека, которого ты знаешь, гораздо тяжелее. Уверен, что выдержишь?
Робин не знал, что ответить. Не говорить же, что раненый — его враг? Лишь бы только старик не стал расспрашивать дальше. Голова еще кружилась, и в ней никак не могла уложиться мысль, что несчастный, которому Робин сочувствовал, оказался последним существом, которого следует жалеть. Но не жалеть его Робин не мог, и от осознания этого становилось еще хуже.
— Я не знаю, — вырвалось у него.
— Тогда уходи, — сказал вдруг монах. — Но прежде чем уйти, скажи, что вы сделали с братом Майклом?
Робин вздрогнул и взглянул на него. Взгляд монаха был очень серьезен, но угрозы в себе не таил. Робин это почувствовал, как и то, что брат Томас производил обманчивое впечатление: за тщедушной внешностью скрывалась немалая сила и военная подготовка. Уверенный тон, привычка распоряжаться... В миру брат Томас явно был не пекарем.
— Если думаешь напасть, считая, что я беззащитный старик, — продолжил тем временем монах, будто догадался о его мыслях, — то будь уверен, я могу за себя постоять. Если думаешь, что я позову солдат, ты ошибаешься. Я мог бы позвать их, когда увидел тебя. Я знаком с братом Майклом, мы встречались в больнице при церкви Святого Антония. Итак, что с ним случилось?
— Он в лесу, ему не причинили вреда, — ответил Робин.
— Ступай, никто не узнает, что ты был здесь.
Робин поднялся с лавки и как во сне вышел за дверь. Глубокий капюшон рясы позволил бы ему беспрепятственно миновать охрану, но, пройдя с десяток шагов по галерее, Робин вдруг остановился и повернул обратно. Брат Томас раскусил его с самого начала, но беспокоило не это: он не мог избавиться от стоящей перед глазами картины. Невидящий взгляд Гисборна, потрескавшиеся губы, едва слышный шепот... Робин гнал от себя видение, но оно не уходило.
Стучать пришлось несколько раз. Брат Томас, открыв дверь, удивленно приподнял брови.
— Раз ты вернулся, тебе придется кое-что объяснить мне, — усмехнулся он, пропуская Робина внутрь и закрывая дверь на засов. — Но сначала ответь, зачем ты пришел?
Робин молчал. Он задавал этот же вопрос себе и не находил подходящего ответа. В город он пришел разузнать, что делает и замышляет шериф. В замок попал случайно. А вот зачем вернулся?..
— Возможно, ты еще не выяснил, что нужно, — брат Томас едва заметно улыбнулся. — Видишь, я не спрашиваю, что ты выведывал здесь. Но ты вмешался в мою работу. Вряд ли ты этого хотел, но вышло так, а не иначе, и теперь тебе придется это учитывать. С тех пор, как ты надел рясу брата Майкла, ты невольно взял на себя его миссию, вернее, часть ее. И коль скоро ты решил побыть братом Майклом еще немного, предупреждаю, что буду требовать беспрекословного подчинения.
— Не боитесь, что я убью его? — этот вопрос почему-то выскочил сам собой. Монах даже не удивился.
— Нет. Сомневаюсь, что ты пришел именно за этим. А даже если и так, меня тебе придется убить раньше. И это будет непросто даже для тебя, Робин Локсли.
— Как вы догадались?
— Он тебя узнал. Но это неважно. Его сознание спутано, и тому виной не только маковая настойка, без которой он уже умер бы от боли...
Их прервал стук в дверь. Робин насторожился, но брат Томас успокоил его:
— Это служанка, она оставила на лавке за дверью наш ужин и чистое белье.
— Почему она не зашла сюда?
— Я запретил всем входить без моего разрешения.
— И они послушались?
— Им пришлось, потому что я вытребовал это у шерифа. И ему тоже пришлось смириться. Эти служанки вместе с лекарем, которого позвал шериф, едва не угробили несчастного. Его треплет лихорадка, в ранах антонов огонь, и один Господь знает, чем все закончится! Меня нашел один солдат, кто-то из его семьи был у нас в госпитале, — брат Томас вздохнул и пояснил: — Я из братьев ордена Святого Иоанна.
Значит, госпитальер? Теперь многое прояснилось. Робин удивленно хмыкнул. Интересно, кто так постарался для Гисборна: ведь казалось, солдаты его тихо ненавидят. Как выяснилось, не все. Брат Томас тем временем забрал из-за двери поднос и сунул его Робину в руки, прибавив веско:
— За раненого отвечаю я, потому что он жив до сих пор только волею Господа и моими стараниями. И не в его интересах, чтобы здесь был проходной двор. Понятно?
— Ну...
— Раз ты взялся за дело брата Майкла, то и делай его, как сделал бы брат Майкл. Эта неделя будет для всех нас очень тяжелой.

***

Насколько точны были слова брата Томаса, Робин понял уже на следующий день, когда глаза смыкались от желания заснуть хоть стоя. Поить водой и разведенным медом — непрерывно, понемногу, с ложки. По часам вливать настойку. Чистить рану. Обтирать тело и менять постель, смазывать пролежни настоянным на травах маслом, разминать затекшие от привязи руки и ноги. Размягчать отварами и бережно убирать присохшие струпья, зная, что скоро они образуются снова. И до бесконечности мыть полы и руки и следить, чтобы ни тени грязи не коснулось сожженной плоти... Вдобавок ко всему Гисборн то и дело начинал бредить, пытался вырваться, что-то неразборчиво кричал, отдавал какие-то приказы. Робин, стараясь удержать, наваливался на него с уцелевшей части спины, шептал всякую успокаивающую чушь, сам не всегда соображая, что говорит — лишь бы Гисборн перестал метаться, рискуя переломать руки и ноги. Робин не знал, что именно помогало: слова, ласковый тон, прикосновение, но постепенно тот затихал.
— Ты разбираешь, что он говорит? — спросил Робин у брата Томаса.
— Что тут разбирать? Война, и он сейчас там.
— А ты откуда все это знаешь?
— Что все?
— Все это, — Робин указал на стол со снадобьями: — Как ухаживать за ранеными, лечить.
Брат Томас ненадолго погрузился в себя, а потом коротко ответил:
— Маргат.
Название было Робину знакомо, но вспомнить, где его слышал, он не мог. Любопытство брало свое, и за едой он принялся расспрашивать брата Томаса, однако вскоре пожалел, что начал задавать вопросы. Живое воображение рисовало жуткие картины, которые не шли в сравнение с виденным здесь: людей, обожженных греческим огнем до костей, но еще живых, похожих на обугленные куски мяса; пропитанный кровью песок; десятки копий с насаженными на них головами...
Робин едва заставил себя доесть. Брат Томас понимающе усмехнулся, отошел к кровати. Робин же еще какое-то время сидел на лавке и смотрел на Гисборна. Он не знал, что чувствует к нему теперь, но понимал, что после такого кто угодно ожесточился бы. И сейчас Гисборн вновь проживал все это в кошмарах.

***

— Брат Майкл!
Робин вздрогнул и открыл глаза. Он задремал сидя, прислонившись спиной к стене. Миска горячей каши оказала настолько умиротворяющее действие, что он не заметил, как провалился в сон. Дни для него слились в один, как огарки свечей в восковой комок. Когда Робин заметил, что приступы бреда проходят легче и Гай успокаивается быстрее, если слышит его голос, то начал разговаривать с ним больше. Конечно, в полной мере разговорами это нельзя было назвать — так, отдельные слова по ходу дела:
— Не дергайся так, еще хуже сделаешь.
— Сейчас вытру. Я знаю, что больно... Да, прости, я не знаю. Но я помогу... Я осторожно...
— Сейчас дам настойку, и будет полегче. Потерпи, сейчас пройдет.
Постепенно забываясь, он начинал говорить уже о другом, пока брат Томас дремал на лавке.
— Так получилось, но я этого не хотел. Она тоже. Она защищала меня, не думала, что так выйдет. Ее ведь тоже чуть не убили — кто-то из твоих. Я думал, сойду с ума от горя, и если бы не отец... Я не знал, что тебе так досталось. И что я сюда попаду, тоже не знал, так получилось, только не спрашивай, почему я вернулся, сам не знаю. Ах, да, ты и не спрашиваешь. Мне кажется, нам надо поговорить. Когда ты в себя немного придешь, я... Нам надо как-то... Давай, когда тебе лучше станет. Я хочу тебе объяснить, ты ведь не сакс, ты не понимаешь, а это важно. Хэрн, он... Лучше я попрошу его объяснить. Но когда тебе станет лучше. Сейчас это главное. Гай, я... Пусть так получилось, но ведь все можно попытаться изменить, если захотеть. Я думаю, что...
Брат Томас проснулся и выпрямился, осенив себя крестом, а потом обратился к Робину:
— Мне надо сходить за настойкой, а тебе я поручаю следить за нашим пациентом, — на последних словах брат Томас добродушно усмехнулся. — Если он проснется, дашь ему отвара с медом. По ложке через короткий промежуток, ты меня понял?
— Да.
— Я вернусь через четверть свечи.
Робин сидел на лавке, прислушиваясь к звукам, пока не увидел, как Гисборн пытается приподняться. Робин налил отвара в кружку, сел рядом и поднес кружку к его губам, совершенно забыв наставления брата Томаса. Гисборн вцепился в нее зубами — похоже, ему смертельно хотелось пить. Он глотал отвар с жадностью голодной собаки, едва не захлебываясь. А Робин изумлялся, как монаху удается напоить его почти спокойно.
— Не торопись, я налью тебе еще! — когда Робин вернулся со второй кружкой, стукнула дверь, а когда Гай ее уже приканчивал, из-за занавеси вынырнул, разворачиваясь, брат Томас. Увидев, что происходит, он всплеснул руками:
— Господь всемогущий, смилуйся над этим дурнем! Ты что, ищешь новый способ его убить?
— Я не...
— Сколько он уже выпил?
— Кружку... То есть две.
— Его же сейчас вырвет! Только этого не хватало!
И, будто в подтверждение словам брата Томаса, тело Гая содрогнулось в рвотной судороге, и к ногам Робина вылилась черная каша... Как ни странно, после этого Гай приподнял голову и посмотрел ему прямо в глаза, будто окончательно пришел в себя.
— Локсли? — прохрипел он еле слышно.
— Я... — Робин не мог припомнить такой растерянности, что охватила его в этот миг.
— Что ты... тут делаешь?
— Я хотел... воды дать... — наконец выдавил он, но Гай уже вновь провалился в забытье, спасительное не только для него, но и для Робина. Узнал ли его Гисборн, или это был очередной бред воспаленного сознания?
Прошло еще несколько дней. Однажды вечером брат Томас после молитвы тяжело вздохнул и устало опустился на скамью, уставившись перед собой. Последнее время он все чаще сидел так, и вид у него был мрачный. Робин сел рядом. С того раза они мало разговаривали, но Робин чувствовал, что монаха беспокоит состояние Гисборна. Оно беспокоило и его самого: лучше Гаю не становилось.
— Он выживет? — вопрос, не дававший покоя, все-таки сорвался с языка.
— Его жизнь в руке божией, как и наши с тобой, — последовал ответ.
Робин устало усмехнулся, не сильно доверяя такой милости.
— Сам-то что думаешь?
— Честно? Он умирает.
Робин похолодел.
— Но... — не могло же быть так, что все усилия оказались напрасными? Или могло?
— Я надеялся, что он выживет, ведь он молод и крепок, но улучшения нет, и я вижу, что он медленно угасает. И еще я думаю, что тебе надо вернуться к своим. Так будет лучше. Или ты хочешь смотреть, как он умрет?
— Я не хочу этого! — вопрос брата Томаса прозвучал для Робина как оскорбление.
— Тогда уйди сейчас.
Оспаривать эти слова у Робина сил не нашлось.

***

Не нашлось у него сил и рассказать все друзьям. Робин пришел в лагерь, едва волоча ноги от усталости, рухнул на лежанку под деревом и провалился в сон, в котором все уничтожал страшный огонь. В этом огне он видел искаженное лицо своего врага, и сердце разрывалось на части...
— Ты плакал во сне — сказала ему Марион и нежно поцеловала. Ее губы были холодны, как лед, и Робин с трудом сумел ответить на поцелуй.
Он начал бояться новостей, но делал вид, что они его просто не интересуют. Это продолжалось больше месяца, но страшного известия все не было, и Робин не выдержал:
— Отец, скажи мне, он умер?
Хэрн никогда отвечал не сразу, и минуты ожидания его ответа превратились для Робина в пытку.
— Нет. Тебе нужна его смерть?
— Мне нужно, чтобы он жил.
— Зачем?
Робин молчал, не зная, что ответить. Хэрн продолжил:
— Вы оба должны сделать выбор. И чем скорее, тем лучше.
— Но как сделать этот выбор и из чего выбирать?
Хэрн молчал. Впрочем, толку от его слов было бы немногим больше. Бесконечные загадки, опять одни загадки.

***

Через несколько дней Робин наконец встретился с Гисборном и ужаснулся увиденному. Не шрамам, нет, и даже не побелевшим от седины волосам — Гай был по-прежнему красив, но походил не на человека, а на зверя. Как будто пламя выжгло его душу, а ледяной ветер злобы и ненависти разметал остывший пепел. Все это Робин неизменно читал в его взгляде, когда дрался с ним. И слова, что он все равно рад — рад ему живому — застревали в горле. Казалось, после ранения и пожара Гай возненавидел его еще больше, хотя куда уж больше-то? Но когда маленькая еврейка упрекнула его в гибели своей семьи, и голубые глаза вдруг наполнились болью, у Робина затеплилась надежда, что он еще не до конца превратился в чудовище. Для разбойников стало неожиданностью, когда их вожак протянул врагу оружие, велел развязать шерифа и отпустить обоих.
— Твой меч, Гисборн.
Гай смотрел на него в упор, как будто ждал чего-то и упрекал в чем-то. А Робин не понимал, чего.

На празднике Солнцестояния он хотел сказать, что все еще надеется на разговор без драки, без мечей и связанных рук — но вместо этого лишь ходил кругами и не мог выдавить ничего, кроме вопиющей глупости и оскорбления. Гай оскорблений не прощал и до этого.

***

Робин опустился на колени рядом с Хэрном, раненым стрелой наемника. Хотел помочь, но тот вдруг сказал:
— Время вышло. Ты сделал свой выбор, теперь лес покончит с ним.
Робин опешил.
— Я не делал никакого выбора.
— Ты сделал. Он тоже!
Когда? У них еще не было возможности! То есть, они были упущены, почти все... Одна осталась — последняя. Найти Гая сейчас и, быть может...
— Нет! Я же...
— Уже поздно.
— Нет! Я еще ничего не выбрал!
Робин сорвался с места и помчался в чащу со всех ног, не обращая внимания на поднявшийся сильный ветер и голоса леса. И Хэрна, что просил его одуматься.
Гая он увидел на поляне с обнаженным мечом, отражающим удары невидимых врагов... Робин в ужасе смотрел на дикий танец смерти и безумия. Так вот что Хэрн уготовил Гаю! Он звал, но тот ничего не слышал, отбиваясь от насланных лесным божеством видений, и от кошмаров, порожденных его собственным затуманенным разумом. И Робин решился остановить его. Это оказалось непросто: Гай сдаваться не желал, и подойти к нему ближе не удавалось. В его глазах плясал огонь, выжигающий остатки рассудка. Они кружили по поляне, пока Робин чудом не выбил меч из руки Гая.
Врукопашную справиться было проще: он повалил Гая на землю, прижал всем телом. Однако Гай не сдавался. От стальной хватки на горле потемнело в глазах. Робин ударил Гая головой в лоб, извернулся, прижал его руки к земле. Связать бы, да нечем...
— Гай, слышишь меня? Гай, их нет! Никого нет, здесь только я! Я не причиню тебе вреда! Гай!
Тело под ним перестало биться в судорожных попытках вырваться, в голубых глазах что-то изменилось. Робин прижал ладони к вискам Гая, отчаянно вглядываясь в эти глаза.
— Узнаешь меня?
— Локсли... — прошептал тот еле слышно, а затем столкнул Робина с себя и навалился сверху, занося кулак...
— Гай, остановись, я не хочу тебе вреда. Я помочь хочу!
— Как в Ноттингеме? — в голосе Гая звучала ярость вперемешку с насмешкой и болью, и не понять, чего больше. — Засунь свою помощь себе в задницу!
— Гай...
— Ты сбежал и бросил меня там!
— Что? — Робин замер, думая, что ослышался. — Что ты сказал?
— Ты сбежал и бросил меня там! — таким Робин не видел Гая никогда. Его голос срывался от бешенства, но в глазах стыла тоска. — Я очнулся, а тебя нет. Я спрашивал монаха, он сначала не хотел говорить, но потом рассказал, что ты и правда был там.
— Ты запомнил? — Робин оторопел.
Неужели сквозь бред и горячку Гай и правда узнал его? Понял, что Робин ухаживал за ним?
— Я держался за твой голос. Ты единственный, кто звал меня... а потом бросил!
— Гай... Я не знал... Мы думали, ты умираешь, и брат Томас сказал, что... Прости.
— Не знал? — кажется, Гай поверил. Только бы поверил!
— Почему ты не сказал мне? Хоть одно слово, что ты помнишь.
— Чтобы услышать, что ты уже сто раз об этом пожалел?
— Я жалею только об одном, — Робин вздохнул. — Что до сих пор не сказал тебе, как я счастлив, что ты жив.
— Ты... счастлив, что я жив?
Гай опустил занесенную для удара руку, во взгляде его сначала мелькнуло недоумение, а потом блеснули слезы.
— Прости, что ушел тогда. Но теперь я здесь.
— Если бы ты знал, как там холодно...
Робин обнял Гая, и тот уткнулся лицом ему в шею, содрогаясь в беззвучных рыданиях. Если боги требовали от них выбора, то Робин выбрал. И Гай, похоже, тоже. Отныне всем придется с этим мириться. И Хэрну — хотя ему, конечно, мало дела до выбора своего сына. Главное, чтобы этот выбор был сделан.

***

— Тебя будут искать, — лукаво улыбнулся Робин.
— Тебя тоже, — последовал такой же насмешливый ответ.
— Но не найдут, что неудивительно: искать некому.
— А шериф?
То, что недоумение притворное, от Робина не ускользнуло.
— И когда это он меня находил? А ты здесь.
Робин взъерошил Гаю волосы. Тот покосился смущенно, но голову не отдернул — начал привыкать к таким прикосновениям.
— А твои? Ты скучать не будешь?
— Это с тобой-то?
— Даже по ней? — недоверчиво спросил Гай.
— У нее другой путь, всегда был.
— Откуда ты знаешь?
— В день, когда Хэрн благословил нас, я увидел сон, в котором она выходила замуж за другого и была счастлива. Я понял, что мы с ней не навсегда, и придет время расстаться. А еще я увидел тебя.
— Поэтому ты все время так странно себя вел?
— Ну, не я один, если уж на то пошло.
Ответом ему была мягкая улыбка бывшего врага. Робин обнял Гая за плечи и повел в чащу леса — их новый дом.

Глоссарий

Маргат
Маргат (Маркаб) — крепость к югу от Антиохии, на отвесном холме, рядом с сирийским городом Банияс. Почти 100 лет была резиденцией Ордена госпитальеров, выдержала не одну осаду.

@темы: Robin of Sherwood, фанфикшн